Однажды российский император так захотел отпраздновать столетие со дня рождения Пушкина, что купил его поместье Михайловское и устроил там музей. Вообще-то в Михайловском тогда жил младший сын поэта, Григорий Александрович, и они с женой Варварой не собирались никуда переезжать… но делать было нечего, не жить же в музее. Тут супруги и вспомнили про усадьбу Маркучяй под Вильнюсом, которая была частью приданого Варвары.

Первым делом после переезда жена Пушкина-младшего решила построить на территории усадьбы домовую церковь в честь своей покровительницы, святой Варвары. Григорий Александрович не увидел завершения строительства – в 1905 году он умер и был похоронен здесь же, возле часовни. Варвара Пушкина пережила супруга на 30 лет и едва не дождалась прихода советских войск в Вильнюс.

Советская власть не уважала право частной собственности, но Варвара Пушкина завещала свою усадьбу не внукам Пушкина, а музею, и ее воля была исполнена. А вот Варваринская часовня разделила судьбу культовых сооружений на территории Советского Союза. Здесь воцарилась “мерзость запустения”.Сейчас, когда в Европе снова идет война, в музее произошли две важные перемены. Усадьбе вернули историческое название Маркучяй. А храм, после 70 лет запустения, передали общине Константинопольского патриархата. И это тоже дань исторической справедливости, поскольку Литва изначально была канонической территорией Константинополя. Редакция InBaltic выяснила, как теперь в усадьбе Маркучяй уживаются музей и православная община.

Мы говорим со священником Владимиром Селявко.

Отец Владимир, Вы русский по происхождению, учились в Московской семинарии. Расскажите, как вы из Московского патриархата перешли в Константинопольский?

Да, я русский по происхождению, наполовину… скажем так: я литовец русского происхождения. Учился в Московской семинарии, в Санкт-Петербургской академии и в Московской аспирантуре. Как я ушел из Московского патриархата – это история сейчас уже многим известная. Связано это, конечно, с печальными событиями войны в Украине, когда Российская Федерация просто напала на эту страну – сначала в 2014 году, а в прошлом году это уже перешло в более зверскую фазу, и началось просто уничтожение этой страны. И самое страшное для христианского мира заключается еще и в том, что патриарх, то есть глава, лидер Русской православной церкви благословляет эти страшные зверства и убийства. Вот это стало той точкой невозврата, когда мы – я и другие коллеги мои – мы поняли, что пребывать в этом патриархате мы больше не сможем. По крайней мере, служить. Мы хотели уйти, просто уйти, и не знали, куда. Но наш шаг был воспринят, как провокация… я не знаю, как они это всё себе объясняли, но началась травля. А дальше последовали санкции, которые были совершенно не адекватны тому, что мы просто заявили о своей гражданской позиции. И у нас не оставалось выхода – мы обратились с апелляцией к Вселенскому патриарху, который имеет право принимать такие апелляции. Это право закреплено на Четвертом Вселенском соборе, то есть этому правилу уже 16 веков практически. Поэтому он рассмотрел наши апелляции, восстановил нас в священном сане, которого нас лишила Московская патриархия, и понимая, что нас, конечно же, назад никто не возьмет, он принял нас в свою юрисдикцию, под свой патронаж, свой покров. И вот так мы оказались в Константинопольском патриархате.А с какими сложностями сейчас сталкивается община после того, как некоторые храмы были вам переданы – например, вот эта часовня?

Община сталкивается с очень многими проблемами. Я должен немного уточнить, что эти храмы нам не переданы. Нам разрешают сюда приходить, разрешают здесь совершить какую-то службу. Скажем, вот здесь, в этой часовне Святой Варвары, службы совершать пока что очень сложно – мы можем здесь краткую панихиду совершить, можем здесь как-то собраться, если будет очень жарко на улице. Так-то здесь, как вы сами чувствуете, очень холодно, и здесь невозможно совершать божественную литургию. Нас еще пускают совершить божественную литургию в музейном комплексе “Лукишкес” на территории бывшего следственного изолятора. Когда весь этот комплекс строился, в него входил храм. Сейчас он больше используется как концертный зал. Там нам тоже разрешают совершать службы. Но это тоже так – пришли и ушли; принесли свои вещи, расставили их по местам, необходимое все для литургии – и потом, после литургии, собрали и унесли в маленькую комнатку, которую нам тоже выделили (за что спасибо музейной администрации). Другие конфессии христианские – католики, лютеране, евангелисты-реформаторы – предоставляют нам свои храмы, чтобы мы могли совершать богослужения. В других городах – например, в Аникщяе – музей Антанаса Баранаускаса предоставляет свое помещение. Ну и, как я уже говорил, представители других христианских конфессий пускают к себе, чтобы мы могли туда прийти. Пока это всё такая кочевая жизнь, фактически на чемоданах. Это очень большая проблема, потому что люди хотят какого-то уюта, чтобы было что-то свое, но до этого “своего” нам еще очень далеко. И, конечно же, многие уходят, не выдерживая. Трудно обвинять людей.Есть очень много сложностей социального характера, общественного характера, потому что война в Украине это не просто конфликт, это страшная трагедия. Это в прямом и в переносном смысле разрывающиеся бомбы, убивающие людей, ранящие их и физически, и морально. И поэтому неизбежны конфликты, неизбежны распри, неизбежны какие-то разговоры.

Сейчас мы находимся на стадии не просто начала чего-то нового, а даже борьбы за это начало. Это очень тяжело, и я бесконечно благодарен тем немногим, которые приходят к нам, которые предлагают свою помощь. Я уже не говорю о представителях других конфессий, об администрации города, музеях, которые нас пускают.Изначально книжным языком Руси был церковнославянский. У белорусов и украинцев еще в XV веке появился свой общий литературный язык – прóста мова или руська мова. А в Московии чуть ли не до самого Пушкина использовался церковнославянский язык. Пушкин как раз определил стандарты русского литературного языка, уменьшив долю церковнославянских слов. Сейчас церковнославянский язык используется только в церкви на богослужениях. Скажите как священник, насколько церковнославянский язык понятен современным людям, и не возникает ли у Вас желания, как у Пушкина, как-то его осовременить?

Понятен ли он? Нет, он непонятен. Он непонятен даже многим священнослужителям. До тех пор, пока не начинаешь углубляться, изучать. Иногда простейшие фразы из молитв приходится очень долго переводить с церковнославянского, сравнивать его с греческим оригиналом, с переводами на другие языки: английский, литовский (у нас в Литве есть очень хорошие переводы, они тоже все время совершенствуются). Проблема языка действительно существует, и мы пытаемся что-то русифицировать, включать какие-то тексты из новых переводов на русский язык – именно для того, чтобы служба была не просто каким-то красивым звучанием вроде итальянской оперы, когда ты не знаешь итальянского языка, а чтобы это все-таки было осознанно. Эти тексты, церковные гимны несут в себе очень много важной информации. Поэтому да, это тоже та часть нашей жизни, которая нуждается в пересмотре.Вы сегодня служили панихиду, а поминаете ли вы когда-нибудь во время богослужений основателей этого храма – Варвару и Григория Пушкиных?

Когда бывает здесь немного людей, мы поминаем и Григория Пушкина, и его великого отца, и супругу Григория Пушкина, но чаще всего перечисление имён бывает именно тогда, когда происходит нечто персональное – у кого-то память об усопшем родственнике, например. Когда это явление коллективного характера, тогда стараюсь имен не перечислять, чтобы кого-то не задеть. Сегодня мы в числе первых помянули тех, кто сейчас в Украине погибает, защищая свою родину – это в первую очередь их сегодня хочется поминать. Ну и, конечно же, помянули всех тех, кто ушел.В пушкинском музее мы говорим с сотрудницей музея Элиной Авериной.В советское время господствующей идеологией был даже не атеизм, а воинствующее безбожие. Поэтому то, что домовой храм святой Варвары сохранился и не был обезображен или разрушен, можно считать удачей или чудом. Расскажите, что поменялось за годы независимости Литвы, что с храмом происходит сейчас?

В те времена, когда Варвара Алексеевна и Григорий Александрович жили на этой земле, этот храм был домовым. Он был построен по проекту виленского архитектора Михаила Прозорова. Сохранилось несколько схем, каким он должен быть, этот храм. Сейчас мы столкнулись с этой темой более глубоко, когда стал вопрос о его реставрации. Долгие годы храм не использовался по назначению – это понятно, годы были разные, и после смерти хозяев этого дома службы в храме не велись. Как мы знаем, многие считают этот храм часовней. Но на самом деле в храме, как мы понимаем, имеется и иконостас, и алтарная часть. В те времена, когда этот храм был зарегистрирован в реестре Виленской епархии, он числится как церковь-часовня, поскольку в определенные дни приходил батюшка, и службы шли. Приглашались на эти службы все желающие. Все, кто жил рядом с усадьбой Варвары Алексеевны или на территории ее усадьбы, могли прийти, постоять, помолиться о своих близких и родных.Когда храм остался без присмотра, он, естественно, стал терять свой внешний облик. Особенно жалко рассматривать фотографии, на которых часть икон, которые украшают фронтон церкви – эти иконы были написаны на металле, заказаны хозяевами дома (по нашему мнению эти иконы писал виленский живописец Молоков, который именно занимался росписью храмов, писал иконы и исполнял заказы икон на жести – вот именно такие иконы находятся и в нашем музее), – иконы стали падать под тяжестью своего веса. Музейщики собрали, сняли эти иконы, и благодаря им мы теперь знаем, какие иконы на каком месте находились. Несмотря на то, что по некоторым актам иконы были утилизированы – на самом деле они были сохранены, и сейчас мы можем видеть оригиналы этих икон, которые хранятся в музее. Они после долгой реставрации находятся в специальных капсулах, которые позволяют сохранить эти иконы уже без изменений. А на стены храма возвращены копии, которые визуально ничем не отличаются от оригиналов.Сейчас у всех на слуху история с возвращением иконы Троицы кисти Андрея Рублева из Третьяковской галереи в храм, где она может пострадать или погибнуть в неподходящих условиях, по этому поводу идут споры. По культурной ценности иконы из домовой церкви святой Варвары, конечно, невозможно сравнивать с иконами Рублева. Тем не менее, получается, что ради сохранности их держат в специальных капсулах, а на храме висят копии.

Это, естественно, было решение реставраторов. Иконы и так пережили очень сложную судьбу. Как вы понимаете, они всегда были подвержены температурным изменениям. Кроме того, в годы войны они получили и пулевые отверстия, о чем есть специальные описи в паспорте реставрационном. Оригиналы мы не раз уже представляли в различных музеях на выставках, чтобы можно было воочию лицезреть уникальную роспись, которая сохранилась. Тем более, что мы говорим о росписи именно на металле.Почему такой необычный материал?

Это очень хрупкий материал; мы знаем, что существует коррозия металла, и краска, которая наносится на металл, может отслаиваться от времени. Но в нашем случае мы можем порадоваться за художника, который выполнил работу качественно. Интересно, что в объявлениях начала ХХ века он дает стопроцентную гарантию качества своих работ. Сейчас мы можем сказать, что человек говорил правду, с ответственностью относился к своей работе.Кто виноват? Пушкин. Отвечая на вопрос, можно ли разделить Россию Путина и Россию Пушкина, эстонский литературовед Михаил Лотман сказал, что Россия одна, и поэтому отвечать придется нам всем; да и Пушкин, при взгляде сквозь современную оптику – не столько поэт свободы, сколько поэт империи.

В условиях если не отмены, то карантина и переосмысления русской культуры пушкинскому музею приходится нелегко. И все же в домовом храме Пушкиных звучат молитвы, в которых больше не поминают московского патриарха. Получится ли отделить православную церковь и русскую культуру от российской политики? Пишите свое мнение в комментариях.

Дайва Кучинскайте