Лукишкская тюрьма известна всему миру по кадрам четвертого сезона сериала “Очень странные дела”, где шериф Хопер из штата Индиана попадает прямиком в советскую тюрьму. Днем заключенный с нашивкой “американец” на ватнике вынужден вкалывать на стройке, а по ночам молиться, чтоб его и других зэков не скормили Демогоргону, монстру из потустороннего мира.
Сложно понять, где на экране компьютерная графика, а где – настоящие интерьеры, ведь реальность выглядит не менее жутко. Между тем, всего за год до съемок – в 2019 году – в этой тюрьме в Вильнюсе еще отбывали наказание настоящие зэки. В этом материале мы разбираем, в каких условиях здесь жили заключенные и как это пространство используется теперь.
Елена, бывшая надзирательница Лукишской тюрьмы:
Оказалась я там… Наверное, как и все мы, детишки, когда росли, во дворах бегали. Я часто играла с мальчишками, больше мужской коллективпредпочитала. С мальчишками, когда дружила, всегда мне так нравилось – игры такие интересные, веселые.Потом, подрастая немножко, уже начали ходить в тир, и меня это, конечно, увлекло: стрельба, оружие – интересная игрушка. Потом я, уже работая в транспортной логистике, в офисе как-то раз сидела, и заметила газету. Открыла её в обед, читаю. Смотрю, объявление: принимают на работу в Лукишки. Я думаю: а чего не попробовать? Вот так, позвонила и прошла по конкурсу. Там и спорт сдавать надо было, стрельбу, и проверяли, нет ли среди родных nuteistųjų (осужденных. – Д.К.)… и я попала туда, вот так началась моя профессия.
Я ничего там не увидела, скажем, страшного и для меня шокирующего. Только, наверное, правила, режим и работа сама по себе сутками – тяжело было привыкнуть. Особенно вечерами, когда уже в 10 часов был отбой, ты должен был до утра наблюдать, и движения в основном почти не происходило, кроме как наблюдения по коридору, камеры идти смотреть.
Там даже вот сам запах – долгое время очень я привыкала к нему. Он такой тяжелый… не знаю, даже как слово подобрать… тяжелый-тяжелый запах. Во-первых, курили много. И сутки когда работаешь, приходишь домой, и понимаешь, что такой же запах домой несешь.
Условия там, конечно, сразу показались очень мрачные в плане запущенности. Может быть, нехватка финансирования. Здания выглядели очень скучновато, запущенно. Ремонта хотелось бы, конечно. Опять же, это тюрьма, и там красиво не может быть, потому что очень часто портился государственный весь инвентарь: ломались унитазы, ломались раковины, лампочки. Всё, что можно было испортить, портилось очень часто и очень быстро. Поэтому красоты, конечно, там не успевали наводить.Они (заключённые. – Д.К.) сами портили, потому что вот им скучно было. Они запихивали что-то там в унитазы, топили, что-то ломали, чтобы переходить с одной камеры в другую – мигрировать, наподобие. Скучно в одной камере – ну давай, что-нибудь придумаем.
Если прибывали в камеру люди абсолютно асоциальные, не имея места жительства… кушать хочется, курить хочется, а денег нет. Вот в соседней камере, там кричали: “Вася, Петя, не имеешь ли ты покурить?” – “Да, конечно”. И этими веревками таким способом пытались передавать (через окна. – Д.К.). Конечно, не всегда удавалось. Чаще снимали их, забирали эти передачки. Они, конечно, кричали: “Будем резаться, будем вешаться”. По-всякому шантажировали, но оставалось только сидеть и ждать, кто-то если придёт в камеру и угостит. Поэтому они таким способом то ломали, то забивали туалеты, чтобы как-то перейти в другую камеру, где можно или покушать, или покурить.
Напрямую не от нас зависело, кого с кем располагать. Были парейгунасы (должностные лица. – Д.К.), которые это делали. А вообще, если конфликт возникал, мы его быстренько решали. Обычно возникал из-за чего? Если в камеру приходил неудобный им либо по их финансовым понятиям, либо, скажем, из сексуальных меньшинств люди прибывали, либо бездомные – конечно, они не хотели таких у себя в камере, они их всегда пытались каким-то образом выжить. Те стучались, и мы их в другую камеру переводили. Бить они не били. Те просто стоят у двери и просят: “Переведите меня, потому что я здесь с ними не могу находиться”. Сами понимали. Бывало так, что, если, допустим, он сидел за изнасилование, а тут другого склада люди (сокамерники. – Д.К.). Таких не любят. Они сразу звонят в дверь, в звоночек: “Забирайте, мы с такими не можем находиться”. Потому что на зоне потом их за это тоже будут недолюбливать. Такие вот понятия у них там свои были, они как-то выясняли, кто их из них, кто, решали, что они хотят с этими, а с этим не хотят [жить].
Естественно, если он (заключённый. – Д.К.) стоит под дверями и стучит, ты должен реагировать, потому что потом они угрожают, сами себе начнут вены резать. Кому это нужно? Старались сразу решать конфликт. Психологи работали в этом случае, часто вызывали на разговоры.
Выдержка, конечно, мне железная очень помогла в дальнейшей моей работе. Не каждый, там побывав, может психологически выдержать – как со стороны работников, так и со стороны самих там проживающих.
Испытывать они (заключённые. – Д.К.) всегда испытывали, разными способами: пытаются и улыбаться, и говорить комплименты: “Я там и приеду, и встречу” (когда выйдут на свободу. – Д.К.). Кто “отблагодарю” [говорил], а кто угрожал. Но это не принимаешь сильно близко к сердцу, как за шутку [принимаешь] в какой-то степени. А потом проходит время… Как-то я ехала в автобусе, и встретила одну девушку. Я случайно еду, а она так с конца автобуса кричит: “Дежурная, дежурная!” Я думаю, кто же там так кричит? Оборачиваюсь – недавно вышедшая из тюрьмы девчонка. Подошла, пообщалась, обрадовалась. У неё никакой нет злости.
Вопрос задавали часто: “Как вам там не страшно? Это же тюрьма. Вы не боитесь?”. Я говорю: “Вы знаете, на свободе тоже есть чего бояться. Посмотрите, ты идёшь вечером, и ты не знаешь, с какой стороны кто выйдет и ударит” …
Мы же люди все и надо всегда относиться к людям по-человечески. Не надо из себя строить, что ты там кто-то такой [крутой]… Ну кто мы там? У нас ни бананов (резиновых дубинок. – Д.К.) не было, ни оружия с собой не было – ничего мы не имели. Наша вся защита была – только руки и голова. Что ты можешь предпринять, если выходит мужчина вот такой, и идёт женщина за ним сзади? Он тебя отвернулся и ударил – на этом всё и закончилось. Естественно, дальше какие-то ему выписывали нарушения, его наказывали. Не все, конечно, на это реагировали, всё равно продолжали быть некоторые агрессивными, их это не пугало.
Те, кто пожизненно сидел, в первое время очень психологически ломались. А потом они то ли смирялись, то ли успокаивались, то ли приходили к какому-то решению, обдумывали что-то и решали двигаться вперед. На случай, если вдруг через 25 лет, когда можно было писать президенту [прошение] о выходе [на свободу] раньше [срока]. Вели себя некоторые очень прекрасно, вообще претензий никаких. Но были [те], которые продолжали всё-таки пробовать ломать эту систему.
Скундасы (жалобы. – Д.К.) писали очень часто, кто хотел себе денег лёгких. Писали эти жалобы в суды, в них выигрывали некоторые. Государству это стоило денег, и очень немаленьких. Приходилось улучшать [условия]. А улучшать площадь невозможно – она как была на том же месте, тюрьма, так она и стоит.На всё что только могли, [жаловались], всё, что им принадлежало по новым евростандартам – они на всё писали [жалобы]. На площадь писали – он там сидит, ему мало квадратуры. Его свет не устраивает, люмены (лампочки. – Д.К.) недостаточно там горят. Всякие причины находили, как только написать. Жалобы разные на работников.Приходилось в суды нам ездить, всякое бывало. Если он получал наказание, и он его оспаривал – ездили в суды.
Мы же в Европе, мы гуманно должны относиться, поэтому сильных таких наказаний [не было]. Единственно, был карцер – самое как будто страшное наказание. Но карцер [нельзя] сравнивать с теми временами, когда это было ещё в далёком прошлом – карцер, где кровать закрывалась, человек должен был сидеть без ничего, не имел ничего в камере. Это было очень, конечно, печально. А потом эти карцеры были помягче, поприятнее: и кровать могла быть [днём], и с едой не так всё плохо.
Бытовая техника появилась, чайники электрические, какие-то бутербродницы. Это всё, конечно, пришло уже потом, когда мы оказались в Европе. Это разрешалось им, потому что так было расписано по тем правилам. Когда было написано, что положено на человека столько-то квадратов, освещение должно быть такое и такое. Тогда стали что-то придумывать, менять. Конечно, стены не передвинешь, такую систему, как канализация, не переделаешь – это всё “антиквариат”. Но что-то приходилось изменять и пробовать улучшать условия, естественно.
В некоторых камерах [было] очень аккуратно убрано, свежо пахло даже очень. А в некоторых страшно запущено было – те, кто там проживали, они так и вели свой образ жизни… Таких очень не любили и даже из камер выгоняли, потому что где пахнет, там, конечно, никому не приятно сидеть. И ещё такой момент был: когда были передачки, когда возили со свободы родители или родственники продукты, тогда их было слишком много, тюремную еду почти кушать не хотелось, а всё, что оставалось, вечерами выкидывалось в контейнер. Контейнер через все этажи шёл, как труба, и там вниз в подвал скидывалось. Крыс было много первое время из-за этой еды. А потом, когда запретили возить [передачи], всё затихло.
Поменялись условия в том плане, что передачки не стали носить, появился магазин, в котором они могли закупаться. Спортзалы сделали им, где они могли ходить, качаться. Были шахматы у них. Социальный работник водил их на баскетбол. Они могли звонки делать домой, что раньше не разрешалось. Потом видеозвонки появились. Всё время улучшалось…. Они всегда говорили, что очень маленькая площадь на каждого там пребывающего. Но её развернуть нельзя было. Раньше садили столько [заключённых], сколько кроватей, а потом садили столько, сколько площадь. Поэтому условия улучшались в этом плане, уже можно посвободнее сидеть.
Самое такое интересное, милое, наверное, было… у нас же только одна женщина была пожизненно заключена, до сих пор. Ей разрешили кота держать в камере. Было интересно, когда она вечером выходила. Она просила, чтобы какую-то минимальную работу ей предоставляли. Ей давали мыть, убирать коридоры. Этот котёнок всё время сзади ходил за ней по тюрьме, такой интересный был, послушный. Она его обучала, слушался её. Интересно было наблюдать: тюрьма, котёнок. Как в доме. Одна-единственная камера, которая немножечко по-другому выглядела со стороны. Казалось бы, как будто не в тюрьме, интересно…
Ангелина, сотрудница Lukiškiu kalejimas 2.0:
Я гид по Лукишской тюрьме, и у нас здесь не только проходят экскурсии – мы их называем специально “прогулки” по тюрьме, чтобы не было так просто, как экскурсии, нудно. На данный момент мы уже провели 108 000+ экскурсий за полтора года, это достаточно большое количество. Кроме того, что у нас тут экскурсии проходят, у нас здесь еще разные студии, выставки проходят, концерты, спектакли, бар есть. У нас здесь уже где-то 350 резидентов – это и музыканты, и художники, и актёрское агентство, и дизайнеры, разнообразные стартаперы, которые здесь пытаются какое-то вдохновение получить и что-то такое делать. Наша идея, чтобы это был такой художественный инкубатор. Мы назвали это место “Lukiškiu kalejimas 2.0”, то есть “Лукишская тюрьма 2.0”. Что это значит? Значит, вторая, улучшенная версия. Чтобы людям было не страшно теперь уже сюда попасть, чтобы они хотели, и чтобы эмоции и энергетика здесь со временем поменялась, наконец-то, и не пугала людей.
Витольд Леон, сотрудник школы “Muzikalkė”
Я здесь начал работать в этом году, как один из тех, которые ответственны за разработку и расширение школы. Главная задача – найти новых пользователей, в том числе детей и взрослых.
Мы не хотим идти тем же путем, которым идут все другие музыкальные школы. Это значит, что у нас главная задача – учить творчеству, креативному подходу к музыке, не просто техническим элементам игры. Подход больше неформальный, чем формальный. У нас нет таких вещей, как оценки, нет таких вещей, как экзамены. У нас всё к тому, чтобы все чувствовали себя на релаксе, пришли поиграть, научиться чему-то новому без нужды отчитаться перед нами.
Музыкальная школа перешла в эти помещения несколько лет тому назад. Это не было моё решение. Лично я бы сказал, что, может быть, это и не самое [лучшее] тактически место. С другой стороны, [здесь] очень нравится подросткам – может, из-за сериала “Stranger Things” или просто из-за того, что “тюрьма, круто”. Работать не мешает. Пока тепло и уютно, всё нормально. Тепло и уют – это проблемы глобальные во всей тюрьме. Не думаю, что раньше очень заботились о людях, которые здесь свой срок отбывали. Каждый [сотрудник], как мог, так приложился, чтобы было возможно работать.
Чем мы отличаемся от других музыкальных школ? У нас преподают исключительно люди, которые практикуют свое дело – музыканты, которые играют, занимаются творчеством, и очень активно. Даже все со сцены, принципиально из джаза и музыки импровизационной, фри-джаза. Технически очень и очень профессиональные.
У нас самый популярный предмет – это точно электронная музыка. Учим, как пользоваться такими программами, как Ableton Live. Каждый человек может установить себе эту программу на компьютер, просто заниматься творчеством даже у себя дома. Мы обучаем, как это делать. Занятие проходит каждую неделю, полтора часа. Также есть и электронная композиция, “No mistakes”. Курс очень популярен между взрослыми людьми. Это вот именно то, что и говорил – каждый может прийти со своим инструментом и начать играть. Очень хотим это делать чаще, потому что пользуется очень большой популярностью. И, конечно, сочинение песен – это уже больше как писать песни, как укладывать композицию, как писать текст.
Насчёт изменений за 30 лет. Мы являемся едва ли не единственной школой, где преподают именно в таком формате. Есть другие, которые преподают в похожем формате, но, допустим, в Каунасе работают с джаз-музыкой больше. В Вильнюсе есть тоже импровизационные, но уже для профессионалов больше, чем для детей.
Подход более свободный, которого, к сожалению, ещё не так уж много. Но по сравнению с тем, что было 30 лет тому назад… я даже не знаю, меня на свете ещё не было. Но такое было больше, может, в кругах уже личных – если друзья музыканты, они находили себе способ проводить время весело и эффективно, и даже продуктивно. Но это было не то что неформальное обучение, а неформальные круги.
Сейчас мы пробуем это формализировать так, чтобы появилось место, в котором это всё возможно. Приходят те же самые музыканты, но они могут уже работать с людьми, которые даже не являются участниками музыкального круга Вильнюса. Мы являемся таким мостом, который это всё объединяет.
Станислав Горбунов, независимый гид:
Я являюсь гидом по Вильнюсу, вожу авторские экскурсии. Я родился в Вильнюсе, вырос в Вильнюсе, Вильнюс всегда был моим главным героем. Я музыкантом много лет был, и блогером. Потом меня судьба вывела так, что я стал гидом. И одной из моих самых-самых популярных экскурсий по Вильнюсу являются “Легенды криминального Вильнюса”. Это первая экскурсия, которую я сделал сам лично, моя авторская экскурсия. Там мы начинаем от вокзала, идём через весь город, я рассказываю легенды о вильнюсском криминале, и заканчиваем очень логично как раз возле тюрьмы Лукишки – судьба криминальная очень часто заканчивалась именно этой тюрьмой.
Конечно, очень приятно, что эта тюрьма закрыта. 120 лет своей истории она всегда была тюрьмой, при всех властях: поляки там, литовцы, Советский Союз или немцы. Вообще, во всех советских городах, и не только в советских городах, в центрах городов всегда строили раньше тюрьмы. Это было удобно для государства – чтобы быстро можно было кого-то упрятать за решётку. Очень приятно, что мы отходим от этих стандартов, и у нас больше в центре городов не должно быть тюрем.
И тут ещё что очень важно: это была последняя тюрьма, которая строилась именно как тюремный замок. То есть это не совсем тюрьма. Таких тюремных замков в бывшей царской России было немало: тюремный замок “Кресты” в Санкт-Петербурге, “Володарка” печально известная в Минске, в Киеве, в Москве “Бутырка”, Владимирский централ. Это всё тюремные замки, не тюрьмы.
Меня спрашивают часто на экскурсии, в чём же отличие тюремного замка от тюрьмы. Надо внутри побывать, это увидеть. Тогда ты понимаешь, что это действительно чуть больше, чем просто тюрьма. В наших Лукишках это особенно ярко выражено, потому что эта тюрьма была последней в череде тюремных замков. На тот момент, 120 лет назад, здесь были все новшества внедрены. Она была самая современная, самая на тот момент удивительная тюрьма. Тут была своя канализация, своя электростанция независимая от города, своя вентиляция. То есть весь город мог остаться без электричества, без воды, а здесь всё своё. Своя артезианская скважина была пробурена, то есть вода своя была. Как бы такой мини-город в большом городе.
Это огромный комплекс. Мы живём в городе Вильнюс, а тут свой мирок. И 120 лет этот мир был закрыт для нас всех, мы не знали, что там происходит – ну простые люди. Только что-то по рассказам и так далее [было известно]. А теперь он открыт, мы можем зайти, увидеть, почувствовать, в камеру заглянуть, и это здорово.
Если заглянуть в будущее тюрьмы Лукишек… Сейчас комплекс временно арендуют, и это аренда скоро закончится. Для города головная боль, что делать с этой тюрьмой. Вариантов огромное количество. Самый плохой будет вариант, если с неё снимут статус архитектурного памятника и начнут дербанить. Я надеюсь, этого не произойдёт, и всё равно эта тюрьма останется, потому что для многих она важна. Это одно из самых интересных мест в городе, оно всегда будет обладать огромной притягательностью для туристов. И не только для туристов –для самих жителей города. Главное ей правильно распорядиться. Мне кажется, на данный момент нынешние арендаторы на правильном пути: проходят экскурсии, концерты, выставки. И снимать кино здесь замечательно можно. Такую площадку потерять и отдать в частные руки, чтобы её взяли и сделали, скажем, апартаменты… но, кстати, в Таллине именно так случилось. Батарейную тюрьму – тоже очень оригинальная тюрьма – её переделывают под апартаменты. Я надеюсь, с нашей Лукишской тюрьмой этого не произойдёт, хотя я представляю аппетит риэлторов. Они тут съели бы, разорвали на части очень быстро бы это место. И тут нужна воля городских властей. Кто бы там на выборах ни победил, они должны изъявить волю, чтобы этот комплекс сохранился таким, какой он есть, и дальше развивался в том виде, как он есть – как памятник архитектуры.
Территория бывшей Лукишской тюрьмы передана в аренду на два года, этот срок закончится уже в марте 2023. Неизвестно, продлят ли договор, будет ли здесь и дальше культурный инкубатор для музыкантов и художников, или что-то другое. Одно можно сказать точно: тюрьмы здесь больше не будет, разве что в кино.
Проект создан при поддержке посольства Германии в Литве
